Ну, кроме вечной истории про пирата и королевну, которую я расскажу как-нибудь потом, ибо история красивая донельзя и повторится у меня ещё не раз и не два, а рассказывать красивые истории надо обстоятельно, есть много интересных штук. Хотя бы квест «Целитель чувств», который я проходила в разные периоды моей жизни по-разному (сейчас, например, я прошла его на полную катушку, чмокнула пациента, ему же дала, решила, что моя любовь-тоска — это да, затаённая страсть, в общем, по всем канонам хорошей романтики). И... Чёрт. Я как-то так умудряюсь распределять время, что самые философски-романтичные куски этого квеста выпадают на раннее утро или закат, так что вид и ощущабельность неописуемая.
А касательно решения... Если бы всё в жизни было так легко, как там. Здесь, в этой вселенной — мужчины, которые привычны и которых хочется только с пьяни, и женщины, которые любят не нас и нас никогда не полюбят. Не потому, что мы не статны, плохи чем-либо, нет, мы просто девушки, любящие девушек. В этой стране. Сейчас.
Это грустно. Это красиво. Это поэтично донельзя. И как жить в том, что я подчас не могу дышать в её присутствии, я не знаю. И как жить в том, что я подчас не фискирую её как объект реальности неделями, — тоже. Меня раздражает собственная непостоянность, показывающая только, что это не чувство — это эдакий наплыв, очень сильный, очень горячий, в такие моменты я почти бросаюсь на колени, почти целую ей руки, ловлю каждое слово и с напускной ленцой прикрываю глаза, потому что дышать я в такие моменты, глядя на неё, не могу. Но когда наплыв отходит — я даже не могу говорить о бытовухе, будто мы чужие совершенно. И так она скачет от Аматэрасу до грязной нищенки в моей иерархии чувств.
И когда я в самом деле понимаю, как затаённо щемит мне сердце всё это, то, что мы не то чтоб никогда не будем вместе, а то, что меня никогда не хватит на то, чтобы обещать ей любовь, мне почему-то становится легче от этой припорошенной пеплом человечности, которую я в себе обнаруживаю. Может, потому что я не подозревала в себе наличие таких тонкостей? Ведь при всех внешних иллюзорных поэтичностях характера, которые я себе придаю, будто глине, я неловка, груба, сугубо прагматична. Поэзия — скорее защитная социальная маска, ну кто же будет бить нелепого и простодушного поэта? И вот — она, которую я раз за разом бросаю волнам и которую вызволяю из любых оков, не чтобы заточить в свои оковы, а чтобы выпустить на волю.
Она, с которой я снимаю её кольчугу, обещая только, что не буду кривиться, когда взгляну на её обнаженное тело.
Мне срочно нужно написать.